Можно с сожалением констатировать, что этнокультурный портрет мордвы как этноса современными учеными почти не рассматривался. Отметим лишь высказывания о мордве некоторых выдающихся мыслителей, в частности, Л. Н. Толстого, указавшего на такое национальное качество мордвы, как упорство; А. М. Горького, давшего яркие мордовские образы во многих произведениях; Н. Флеровского (В. В. Берви), говорившего о «поэтичном» мордвине.

Между тем в научной, научно-популярной историко-этнографической публицистике XIX – начала XX столетия содержится множество высказываний известных русских ученых-этнографов, писателей, публицистов, характеризующих различные черты характера эрзянского и мокшанского народов. Они в целом воссоздают национальный этнокультурный и нравственно-психологический портрет мордвы как этноса.

Какие же факторы оказывают важнейшее влияние на формирование психологического типа?

Выдающийся российский историк В.О. Ключевский одним из определяющих факторов развития общества в целом и человеческой личности в частности считал географическую среду, «природу страны». Он подчеркивал, что именно природа «держит в своих руках колыбель каждого народа». Точку зрения Ключевского разделял известный историк, «казанский светило» А.П. Щапов, считавший, что «…всякий человек в пространстве служит зеркалом своей местности».

Таким образом, географический фактор в понимании вышеназванных историков не только обусловливает экономическую жизнь, но и участвует непосредственно в формировании характера, понятий, склада мыслей народа как этноса.

Основной средой обитания мордовского народа вплоть до XIX столетия был лес. В редком селе мордовского края, как указывал профессор Казанского университета И.Н. Смирнов, не помнят о лесах, которые подходили прямо к мордовским усадьбам. Священник К. Митропольский по этому поводу писал в «Тамбовских епархиальных ведомостях»: «Край, занимаемый мордвою, в прежние времена представлял пространство, покрытое сплошным непроходимым лесом. Деревья в этом лесу были так громадны, что многие из них вывозились для постройки кораблей, в особенности мачт». О лесах, покрывавших территорию мордовского края, можно судить по сохранившимся актам, преданиям. Характерное описание его природы можно найти у тамбовского краеведа XIX в. И.И. Дубасова.

Понятие о том, насколько плодородны были когда-то земли, лежавшие под лесами, дает свидетельство крупного ученого XVIII века П.С. Палласа, приводимое И.Н. Смирновым в очерке «Мордва»: «…иностранный человек, увидев здешнее хлебопашество, – читаем на страницах «Известий Общества археологии, истории и этнографии при Казанском университете», – конечно, придет в изумление, а именно: на невспаханной земле, которая и без удобрения плодородна, крестьяне сеют овес, рожь, и просо, как будто на съедение птицам, потом, взяв соху, начинают пахать, а за сохой идет другая лошадь с бороной без погоняльщика, и вся работа в том и состоит».

Известный исследователь-этнограф К. Фукс также обратил внимание на «нетребующие удобрения богатые черноземные грунты», которые мордва «с давнего времени умела удачно выбирать для своих поселений».

Другой особенностью ландшафта мордовского края было обилие рек. «В непроходимых лесах..., в хороших удобных местах, обыкновенно при реках, селилась мордва и занималась охотою, рыбною ловлею, пчеловодством, земледелием и другими промыслами», – писал в прошлом веке популярный столичный журнал «Родина».

Почитание леса, воды, окружающей природы в целом проявилось и в мордовской мифологии. Считается смертным грехом, как подчеркивает В.Н. Майнов в работе «Остатки мордовской мифологии», погубить дерево; «…несчастье мордвину, который оставит гнить дерево в лесу – он станет таким же сухим». Путешественник-исследователь И.И. Лепехин рассказывает, что керемети (мордовские мольбища. – Ю.М.) мордва строила в лесах не из страха и не для того, чтобы скрыться от властей, а потому, что она «созерцает лес как нечто священное». «Привязанность к родному селению, уважение к лесу, воде и довольство вообще, – делает вывод журнал «Природа и люди», – составляют отличительные черты их (мордвы. – Ю.М.) характера. Обитая в местностях плодородных, щедро наделенных дарами природы, защищенными густыми лесами и богатых водою, мордва при своем упорном трудолюбии успевает извлекать из них немалые выгоды…».

Итак, природные условия обусловили основные виды хозяйственной деятельности мордвы (охота, рыбная ловля, пчеловодство, земледелие, скотоводство), отразились на физическом типе народа. Хороший климат и здоровый образ жизни, плодородные земли в совокупности с благами, доставляемыми лесом (целебным воздухом, обилием дичи, разнообразными продуктами), способствовали формированию физически крепкого населения. народе говорит о мордве и К. Фукс. «Мордовины сложением крепче русских, – пишет он в путевом очерке «Поездка из Казани к мордве Казанской губернии». – Лица у них мужественного вида, и по большей части с римским носом. Женщины высокого роста, плечисты и до старости ходят

Характеризуя социальную структуру крестьянства мордовского края, корреспондент «Саратовских губернских ведомостей» Г. Э-в объясняет, что экономическое положение мордвы «хорошее в виду того, что мордва лишь редко испытывала тягость крепостного права». Как о «государственных крестьянах» говорил о мордве 100 лет назад Н.Н. Оглоблин: «Мордва избежала помещичьего крепостного права, – пишет он на страницах «Исторического вестника», – со всеми прелестями которого она могла воочию познакомиться на примере своих соседей-русских, помещичьих крестьян… Справедливо находя большую разницу между своим довольно свободным положением государственных крестьян и полным рабством русских помещичьих крестьян, мордва, естественно, отличала себя от русских и смотрела на последних как на …по рукам и ногам закрепощенную народность…».

По данным современного мордовского историка В.К. Абрамова, у мордвы лишь 2 процента хозяйств были помещичьими (самыми эксплуатируемыми и бесправными), 66 процентов – государственными и 32 процента – удельными, тогда как у русских крестьян половину всех хозяйств составляли помещичьи, более 39 процентов – государственные и почти 11 – удельные. Социально-экономическое положение не могло не сказаться на нравственно-психологическом типе народа. Именно с социальными обстоятельствами связывает Н.Н. Оглоблин следующую характеристику мордвы: «В характере местной мордвы, – читаем в очерке «В Мордовском крае», – невольно наблюдается какое-то горделивое спокойствие, порядочность и сдержанность, полная сознания своего достоинства и чуждая всякого рода выходок, резкостей, крайностей. Посмотрите, с каким достоинством и как свободно мордвин с вами говорит, как непринужденно раскланивается, как легко протягивает вам руку, если вы достаточно с ним знакомы, не обращая внимания на разницу в общественном положении между им и вами. Все это невольно бросается в глаза, особенно при сравнении с местным русским крестьянством, на котором и доселе еще не успели изгладиться следы недавнего рабства, с его приниженностью, холопством, заискиванием пред высшим и т.п. несимпатичными чертами».

Таким образом, черты, которыми характеризуется и физический, и нравственно-психологический тип мордвина, представляют собой результат общих социально-экономических условий. Эти условия, в свою очередь, составляют продукт «природы страны».

Постоянная зависимость от природных условий, тяжелый физический труд, неуверенность в завтрашнем дне определили социальную психологию мордвина, воспитав в нем «общественный дух», привычку к совместному артельному труду. На общинный характер жизнедеятельности мордвы обращали внимание читателей столичные журналы XIX в. «Отечественные записки», «Русская старина», «Природа и люди» и др. «Мне не раз приходилось убеждаться, – пишет публицист В.Г. Трирогов в этнографическом очерке «Мордовские общины», – что мордва в особенности крепко стоит за … общину».

В качестве примера артельной мордовской семьи исследователь приводит семью Тюркиных из села Кулясово Саратовской губернии. Она состоит из следующих рабочих членов: двух братьев-стариков с женами, у которых четыре сына и четыре снохи, и одна незамужняя дочь тринадцати лет. Семья эта живет в двух избах, из которых одна предназначена для той половины членов семьи, которая обязана ухаживать за общим скотом. Как правило, между ними установлена очередь – каждая половина ходит за скотом погодно. В старой избе целый год живет та часть семьи, которая в данный момент «заведует скотоводством. Другая же половина членов семьи, живущая в другой избе, обязана заниматься исключительно приготовлением пищи для всех, так что их изба служит общей столовой».

 «Исторический вестник» считает одной из главных причин благосостояния мордвы также то обстоятельство, что «мордовские семьи не любят делиться, и большие семейные артели здесь (речь идет о Пензенской губернии) не редкость». Н.Н. Оглоблин рассказывает о семье «в 40 душ». По его словам, это уже «целый семейный «мир», дружно работающий над своим благосостоянием. Здесь и земли изобильно, и скота достаточно, и рабочих рук с избытком».

В подобном духе писал и журнал «Природа и люди». «Живет мордва, – читаем в очерке об этом народе, – большими деревнями… Но это не мешает им жить в полном мире и согласии между собою. Без общего обсуждения, без сельской сходки у них не обходятся даже такие дела, как выбор места для отправления «моляна» или другого мордовского обряда».

Сказанное подтверждают и современные исследователи. В.К. Абрамов справедливо считает, что община поддерживала наилучший для крестьянства психологический климат, на протяжении столетий являлась для них единственной надежной опорой и защитой. На социальную психологию влияли и относительная самостоятельность каждого хозяина-общинника, его привычка, с одной стороны, полагаться во всем лишь на свои силы, а с другой – действовать во многих случаях «миром», сообща. Все это сформировало своеобразный крестьянский тип, в котором «неприхотливость, психическая стойкость, физическая сила и выносливость сочетались с коммуникабельностью и смекалкой. Крестьянин-общинник был хорошим работником и хорошим солдатом».

Материалы периодической печати XIX столетия дали основание тамбовскому краеведу Л.Ф. Чигринской сделать вывод о том, что «нравственные нормы формировались у мордвы очень рано. К XVI веку господствующими ценностями были воинская доблесть и трудовые навыки человека». Трудолюбие мордвы отмечали многие наблюдатели: «Мордвины честны, трудолюбивы…» (Ю. Марков); «Мордва… народ добродушный, трудолюбивый, но обиженный историей» (И.И. Дубасов); «Где земля плоха уж, мордвин не селится, опять же – народ работящий» (Н. Прозин). «Чтобы составить себе полное понятие о характере мордвина, нужно видеть его еще на работе. Невозмутимое спокойствие, поразительное терпение и крайняя заботливость не покидают его при этом ни на минуту».

Нельзя не согласиться с мнением Л.Ф. Чигринской относительно резкого осуждения среди мордвы воровства, грабежей и т.п.

И.И. Дубасов включает в одну из своих публикаций предание о мордовском князе Тюштяне как о «справедливом, беспристрастном правителе, гонителе воров. За кражу малейшей вещи он приказывал вешать преступников на виселицах». Не случайно секретарь Симбирского статистического комитета, прекрасный знаток мордовского народа В.А. Ауновский в «Энографическом очерке мордвы подчеркивал, что «в последние десятилетия мордва (Краснослободского уезда Пензенской губернии. – Ю.М.) не была замечена не только в умышленных убийствах, но даже в грабежах и в значительных кражах». В подтверждение этому он приводит следующий пример: «Некоторые из землевладельцев в восточных губерниях при подрядах и покупках руководствуются правилом – с подгородными крестьянами и мещанами дела вовсе не иметь, татар обязывать строгими условиями, на законных основаниях, мордвину верить на слово». Подобную же характеристику дают и многие другие авторы газет и журналов. В частности, священник А. Борисовский, рассказывая о нижегородской мордве, замечал, что «старожилы не запомнят ни одного случая воровства, и вообще какого бы то ни было преступления; нет также и пьянства». «У мордвина честность в исполнении своего слова замечательная…», – читаем в «Нижегородском сборнике» за 1869 год, издававшемся Нижегородским статистическим комитетом под редакцией секретаря комитета известного публициста А.С. Гациского.

Весьма строги были у мордвы нравственные соционормативные традиции. «Понятия о чести у мордвы самые твердые и безукоризненные, – утверждал Н. Прозин. – Мордовские селения и до селе еще …отличаются чистотою своих нравов. Есть поговорка, и очень справедливая… «С господами честно, с попами свято, а с мордвинушкой грех, да лучше всех».

И.И. Дубасов свидетельствовал, что молодая мордовка ни за что не покажется свекру или другому пожилому мужчине босая и без головного покрывала. С этой целью мордовки даже спят в обуви. В течение нескольких первых лет после брака молодые стыдятся даже разговаривать между собою при посторонних о чем бы то ни было».

Один из сельских священников Самарской губернии, долгое время наблюдавший жизнь мордвы, весьма недвусмысленно заявлял следующее: «…Сколько успел присмотреться к жизни простонародья – мне кажется, что мордовские селения представляют собой добрый пример скромных, приличных отношений одного пола к другому в молодых летах. Весьма редко случаются преступные истории; девушка, имевшая несчастие сделаться предметом рассказов и суждений, обыкновенно рискует навсегда «засидеться».

Среди других штрихов к нравственно-психологическому портрету мордовского народа газеты и журналы отмечали миролюбие, доброту, гостеприимство, упорство в достижении цели, почитание старших, консерватизм в верованиях, крепость семейных связей и др. Особо выделяется наличие народного самосознания. «Мордва сознает себя именно и только мордвином… – указывал Н.Н. Оглоблин. – И это народное самосознание сказывается у мордвы постоянно, на каждом шагу». Подчеркивая данную черту, автор в то же время писал об осознании мордвой государственной связи с соседними русским, татарским и другими народами, о ее способности к восприятию культурных начал, внесенных более могучим организмом. Все это, по мнению исследователя, служит лучшим ручательством того, что мордву минует исторический закон ассимиляции малого народа более многочисленным. «Маленькое сравнительно мордовское племя блистательно доказало за время своего многовекового сожительства с огромным русским племенем и свою историческую живучесть, и свою способность к культурному развитию. А раз это так, значит, мордва доказала свое историческое право на самобытную жизнь среди и рядом с русским народом», – такой вывод делает один из популярных публицистов России XIX столетия.

Ю. МИШАНИН, доктор филологических наук, г. Саранск