Литературное наследие эрзянского народа – это огромный пласт культуры, достойно не изученный и малоизвестный в России. Многообразие дошедших до наших дней эрзянских эпических сказаний, древне-мордовских сказок, пословиц и поговорок позволяет, по моему глубокому убеждению, рассматривать мордовское культурное наследие в качестве одного из древнейших истоков русских литературных традиций.

Невольно приковывает внимание сходство сюжетных линий и мелодика эрзянских эпических сказаний с русскими былинами. Это и битвы богатырей с огнедышащими многоглавыми змеями, это и плачи (лайшемат) о сиротской доле, это и многоэтапные испытания героев, предшествующие долгожданному счастливому концу. И, самое важное, самое объединяющее, на мой взгляд, это историческая единая канва древне-мордовских сказаний и русских былин – защита родной Земли-кормилицы и Рода от разоряющих кочевых набегов.

Можно найти массу перекликающихся сюжетов не только в русских былинах, а также в авторских литературных произведениях, например, в сказках Пушкина.

Пресловутая бочка, в которой:

Плачет, бьется в ней царица;
И растет ребенок там
Не по дням, а по часам…

есть ни что иное, как мордовский парь — свадебная обрядовая кадка, высотой     до 1 метра, диаметром 70—90 сантиметров для приданого невесты, в      которой хранили самое ценное и передавали от матери к дочери.

Но это и немудрено, так как работа над «Сказкой о царе Салтане» была завершена в 1831 году, то есть ей предшествовала Болдинская осень 1830 года. Первоначально, еще в 1828 г., Пушкин думал писать эту сказку, чередуя стихи с прозаическим текстом, но этот вариант он не стал продолжать и перешел позднее целиком на стихи.

Российский и советский фольклорист, литературовед и этнограф М. К. Азадовский отмечал, что «очень труден вопрос об источниках «Сказки о царе Салтане».

В своё время некоторые исследователи Пушкина предпринимали попытку доказать сюжетную схему «Сказки о царе Салтане» с «рассказом законника» в «Кентерберийских рассказах» Чосера. Так, например, Е. Аничков в статье «Опыт критического разбора происхождения пушкинской «Сказки о царе Салтане» утверждала, что хотя Пушкин написал свою сказку на основании своего знакомства с произведениями русского и иноплеменного фольклора (кавказского, татарского? или всё-таки мордовского?), но что, прочтя произведение Чосера еще до того, как закончено было его собственное произведение, Пушкин будто бы «узнал в нем сюжет своей сказки и докончил ее, приблизив к английской версии повести о Констанции». Эта надуманная гипотеза не встретила сочувствия исследователей: «Привлекаемая Е. Аничковой в качестве возможного источника „Сказки о царе Салтане“ повесть Chaucer’а о Констанции имеет самое отдаленное сходство с пушкинским текстом», — утверждал М. К. Азадовский в статье «Источники сказок Пушкина».

«Сказка о царе Салтане» по общепринятому мнению представляет собой обработку народной сказки, записанной Пушкиным конспективно в двух разных вариантах, и представляет характерную для восточнославянской устной сказочной традиции разновидность сказки о чудесных детях «По колена ноги в золоте, по локоть руки в серебре». Первые русские публикации обеих разновидностей сказочного сюжета. — «Поющее дерево, живая вода и птица говорунья» и «По колена ноги в золоте...»  относятся к концу XVIII в. и началу XIX в. Вариант сказки «По колена ноги в золоте...» сборника Афанасьева несет на себе отпечаток литературной обработки, но излагает характерные для восточнославянской традиции мотивы. Главную роль в этом варианте играет не родной сын оклеветанной царицы, а «мальчик-подкидышек» — щенок-богатырь. К рассказу о подслушанном разговоре трех девиц Афанасьев привел вариант: «Старшая говорит: «Если б на мне женился царевич, я бы одним ломтем хлеба все его царство прокормила». Средняя говорит: «А я бы одним веретеном все его войско одела...» (Записано в Шенкурском уезде Архангельской губ.).

Однако стоит заметить, что Александр Сергеевич не следовал точно ни одному из этих вариантов. Следовательно, мог иметь место и иной, неизвестный вариант, не дошедший до нас в рукописях поэта.

Глубина и архаичность сюжета позволяют предположить, что в «Сказке о царе Салтане» могло найти отражение одно из древних преданий эрзи, услышанное Пушкиным на болдинской земле. Вполне возможно, что, находясь в Болдино, поэт мог услышать от местных крестьян похожий сюжет.

Писатель-этнограф Павел Иванович Мельников-Печерский, нижегородец по месту рождения и проживания, в «Очерках мордвы» так описывает не понаслышке известный ему народ:

«Из всех народов так называемого чудского или финского племени, обитающих в России, ни одно так не обрусело в настоящее время (1867), как Мордва, особенно же та часть её, которая живет в Нижегородском уезде, и называется терюханами. Здесь Мордва уже совсем почти забыла свой язык, и лишь в некоторых немногих деревнях женщины сохраняют еще остатки мордовского наряда, но и то с каждым годом встречается все реже и реже…

…Небольшое племя терюхан, самое северное из мордовских, жившее прежде по берегам Волги и Оки, осталось теперь (1867) лишь в сорока селениях Нижегородского уезда, всего в количестве тринадцати тысяч душ обоего пола. Это племя было очень близко к эрдзядам; теперь же оно почти совершенно обрусело».

Знаменитое ныне пушкинское имение Болдино – и являлось одним из терюханских поселений. В Межевой описи болдинских владений                      Ф. Ф. Пушкина 1624-1626 годов, при составлении которой писцы обращали особое внимание на точное воспроизведение географических названий местности, село поименовано "Елболдино", что, по мнению доктора филологических наук Н. Д. Русинова, является производным от мордовского собственного имени "Елболде", видимо, первооснователя на этом месте займища и починка. Сама Межевая опись содержит не только первоначальные, частью ныне сохранившиеся названия, например, речка Азанка (прежнее название Озанка – возможно, от «озны ки» = «намоленный путь») и деревня Казаринова (Кэзэрень – древняя, старинная), а также другие топонимы и гидронимы этих мест, но и сообщение о "старом селище", которое здесь стояло еще до Болдина.

Кстати говоря, и по сей день в соседнем (в 5 км от Болдино) селе  Пикшень (эрз. Пекшня = железный наконечник) проживают потомки древних терюхан, а посещение Пикшени с обедом и демонстрацией эрзянских обрядов входит в программу экскурсионных групп, посещающих Пушкинское Болдино.

Болдино в качестве поместья (земельное пожалованье дворянину лишь на период его государственной службы без права передачи по наследству) находилось в роду Пушкиных с 1585 года. В первые годы XVII столетия оно принадлежало Ивану Федоровичу Пушкину. Вместе с братом Федором и отцом Федором Семеновичем Пушкиным он принимал участие в Нижегородском ополчении под знаменами Д. М. Пожарского и К. Минина, а после изгнания польсколитовских интервентов из Москвы, на исходе 1612 года получил от руководства народного ополчения за верную службу нижегородско-арзамасские свои же земли в вотчину (на вечное и потомственное владение с правом передачи в роду по наследству).

Однако перенесёмся в пушкинскую эпоху и вспомним, с каким восхищением писал А.С. Пушкин Плетневу о Болдино в свой первый приезд:

«Ах, мой милый! Что за прелесть здешняя деревня! Вообрази: степь да степь; соседей ни души; езди верхом сколько душе угодно, … пиши дома сколько вздумается, никто не помешает. Уж я тебе наготовлю всячины, и прозы и стихов».

И действительно, осенний приезд в Болдино был для Пушкина особенно плодотворным. Единственный обитатель в пустовавшей усадьбе отца, он жил полной насыщенной жизнью, свободной от светских развлечений, навязчивой опеки и советов. Здесь в тишине дома родились «Маленькие трагедии», «Медный всадник» и «Пиковая дама», были созданы «Повести Белкина». Здесь Александр Сергеевич создал почти все свои сказки.

Именно здесь Пушкин начал первым вводить в русский литературный язык живой народный говор. «Изучение старинных песен, сказок, – писал он, – необходимо для совершенного знания свойств русского языка».

Пушкин интересовался всем, и как фольклорист и отчасти этнограф, даже сделал ряд записей, где упоминается мордва прямо или косвенно. Например,  Александр Сергеевич собственноручно записал народную песню «На елболдинском плоту мыла девушка фату». В ней есть строки  женских чаяний по жениху:

Приведи-ка, матушка,
Мордвина с волынкою,
Холостова с дудками!

Общаясь с мордовскими крестьянами, в среде которых ценится и по сей день добрая сказка, мудрая пословица и поговорка, Александр Сергеевич мог услышать и мордовскую сказку «Бармынка», с которой полезно познакомиться и нам.

 

Бармынка

 

Вот было два короля: Елисей-король и Бармынка-король. Ну вот у этого Бармынка-короля имелись большие табуны всякой скотины, ро­гатой и овец. И у него жена была уже старая.

А у Елисея были дочери. Вот они сидели и пряли каждая перед своей окошкой. Вот Бармынка проходит под окном и подошел к окошку большаку. А она говорит: «Кабы взял меня Бармынка в жены, я бы одной салмой прокормила весь мир». И он эту дочь не взял. Подошел к средней дочери а она го­ворит: «Кабы взял Бармынка-король супругой, я бы однеми нитками запряла весь мир», а третья говорит: «Кабы взял меня Бармынка- король супругой, я бы в однем брюхе принесла ему 12 сыновей». И это ему понравилось. Взял он ее в супруги и обвенчались свадьбой.

А старая жена осталась. Только кормит ее, а не живет с ней. Жили год. Вот оберемилась молодая жена, и приходит время родить ей. Хотели позвать бабушку, а старая бабушкой умела ходить сама. «Чем, говорит, бабушку звать - я сама нее сделаю». И отвели их, где пекарный дом. Вот начала родить. Первого сына Бог дал им, и старая жена через зло, зачем бросил ее король, подняла его вверх, и ударила об пол, и обра­тила птицей (а она была чародейкой). И улетел, обернулся кукушкой. Первый улетел в лес, Бог дал другого. Она и другого подняла вверх и бросила об пол. И так все одиннадцать сыновей стали кукушками - улетели. А двенадцатого подняла вверх и обратила собачонкой. А са­ма пошла сказать Бармынка-королю: «Вместо двенадцати сыновей королю одну собачонку родила!». Он не поверил. Послал прислугу. Пришла прислуга - сказала. Он ей не поверил. И вторая прислуга ска­зала и опять не поверил. Пошел сам смотреть. Увидел - щенок и при­казал он сделать бочку и железный обруч; и туда положили кутенка и ее. Спустили в море и пищу дали, провернули только туда дыру, что­бы не умерли в бочке. Кутенок день растет и другой растет, и гово­рит: «Что мама, где мы?». Она все рассказала, что родила 12 сыновей и колдунья всех обратила кукушками, а тебя обратила кутенком. Он и говорит: «Вот Бог дал бы благословения, изо дна моря бочку наверх бы переправил» (а бочка уже не шаталась, значит на дне стояла). «Хорошо бы, сынок» - говорит мать. И закачалась бочка. «Это мы на­верху, похоже». - «Ну если бы Бог благословил, подуло бы эту бочку на берег; чай ходит народ, кто-нибудь нашел бы нас». Слышат, бочка перестала шататься. «Ну, значит, Бог привел нас на берег». И он опять живет день и разум прибавляется. И говорит: «Эх, мамаша, если бы Бог привел чугунный баран и бочку пырнул, да дно бы прошиб». И откуда ни возьмись чугунный баран, ткнул бочку и дно вышиб. Они вылезли из бочки с кутенком. А тут луг большой и питались ягодой всякой и травой. И кутенок, хоть кутенок, но память работает в нем человечья: «Пойдем, мама, изобретем какое-нибудь имущество». А мать говорит: «Уйдешь и меня покинешь, а мне одной будет скушно». Ну потом мать благословила кутенка, только просила не бросать ее. Он говорит: «Я послушаю, что на свете слышно, а тебя не брошу». Идет вдоль воды, и плывет судно. Везут бурлаки вдоль берега. Уви­дал их кутенок, побег к матери и рассказал: «Вот что я видел на свете. Идут люди и везут большую посуду. Надо и нам выстроить дом!». - «Эх, да как мы выстроим, кабы ты был человек, а то ты кутенок» - «А мы, мама, Бога помолим». Настала ночь. И они легли отдыхать с матерью. Проснувшись, глядят - палатка и парадное крыльцо к морю. И обрадовалась мать, и говорит: «Вот как ты просил, так тебе Бог и дал». Живут они, и вот второй раз идут бурлаки. Позвали он их. А они удивились: сколько раньше этим местом ездили - ничего не видали, а теперь тут палаты. Поели они и оставляли им разные фрукты и подобное... и просили их всегда заезжать, когда поедут мимо.

И стал он опять у матери проситься ехать с ними. Мать боялась, но благословила, а он за хвост зацепился и поехал с судном. Вечером, как приехали домой, сварили  кусли (галушки) и поставили на стол в деревянной чашке. Их много народу. И кутенок засел в подлавку и слушает, что будут говорить об их помещении с матерью. (А эти суд­на были у Бармынка-короля с товарами.) И говорят бурлаки, и расска­зывают Бармынка-королю, «какой страшный палатку там сделал - лучше твоей палатки». - «Кто же живет там?» - «Одна только жен­щина красивая и живет с ней кутенок, который говорит человеческим языком». А старая жена слушает, и поняла кто это, и говорит: «Ну уж и причудие! А вот в степи есть золотой бык, а на роге поставлена ба­ня, а на другом - молочное озеро. Хошь в бане выкупайся, хошь мо­локом скупайся». А кутенок макнул хвост в кусли и всем помазал, а сам пришел домой и говорит матери: «Вот какое я еще знаю причудие, надо достать!» - «Не ходи, сынок, мы и так хорошо живем». - «Нет, пойду». Ну и пошел. Нашел быка и говорит: «По Божьему веленью, но отцову благословению, чтобы этот бык пришел к нам». И привел его. Ввел во двор против окна.

И опять приехали корабли, истопили им баню, выкупали их и иску­пали молоком в молочном озере. А кутенок говорит: «Ну, мамаша, я опять пойду с ними!». - «Да будет, говорит, сынок!» - «Нет - пойду». Доехали опять до городу суднами и опять зашли в пекарный дом, где кормят рабочих. А бурлаки вторично стали рассказывать королю: «И еще там причудие, стоит под окном золотой бык. На одном роге баня, а на другом молочное озеро!». - «А кто же наживает?» — «Наверное. Кутенок». А жена старая и говорит: «Вот есть сад, там яблоня - с ла­донь листки и золотые яблоки. Сидят на нем птицы и поют песни. Шомпыльна вверх ползает - сказки рассказывает, вниз спускается - рассказы рассказывает. Вот это (говорит) причудие». Собачонка ус­лыхала, макнула хвостом и всем обмазала. А жена рассердилась и го­ворит королю: «Это не простой кутенок, а подлогу кто-нибудь хочет иметь над тобой». А он прибежал и стал опять у матери просить от­пустить его. А она говорит: «Да как ты сделаешь, кабы ты человек был. Да как ты доставишь». А он нашел сад и говорит: «Господи, по­моги двигать дерево!». И кутенок вперед идет, а дерево рядом за ним. И привел его кутенок и поставил перед окном с быком рядом. И стала мать радоваться. «Вот Бог не оставляет меня, хоть злой человек и об­ратил моего сына кутенком».

И вот третий раз судно проходит, и остановились пообедать, подпе­вать и интересуются, что это за чудо. В бане выпарились, и заставили птицу петь и рассказывать рассказки, сказки. Поехали домой. Прие­хали опять к Бармынка-королю и рассказывают ему. А кутенок опять зашел в комнату между их. А король всегда здесь галушками кормит своих рабочих. И рассказывают: «Вот причудие-то, все увеличивается и увеличивается, и в бане выпарят, рассказы рассказывают, и сад вы­рос». А жена и говорит: «Вот так причудие. Вот я знаю так причудие. Вот в одном месте в лесу в темном находится 11 братьев в одно лицо и одной красоты - который плотник, который музыкант, который столяр». А кутенок вышел из-под стола, макнул хвост и всем по губам помазал. Прибежал кутенок домой и говорит: «Вот какое чудо - в ле­су, в степи есть. 11 братьев и по твоим рассказам это будут твои сы­новья. Я пойду их приведу, они работать будут, а то я работать не мо­гу». - «Не ходи сынок, пропадешь!» Но он пошел. Вот избенка на ку­риных ножках вертится кругом - никому подойти нельзя. «Не вертись избенка, кругом, а стань к лесу задом, ко мне передом». Вошел и говорит братьям: «Пойдемте кормить мать, а то вы живете как господа, а я не мо­гу на нее один работать». Взяли братья свои струменты и музыканты и пошли. Взошли в избу, поздоровались с своей родительницей. «И будем, говорят, здесь жить, и будем воспитать себе проезжих».

И в четвертый раз проезжает судно. Вышли братья встречать. И ос­тановили судно, и в бане вымыли, и сказки рассказывали, и играли на инструментах, и собачонка при гостях плясал от радости, что привел братьев. И опять говорит: «Я пойду еще раз - что-нибудь услышу». «Не ходи» - говорит мать. «Нет, пойду. А если уж пропаду - все одно, теперь братья тебя прокормят». Прицепился назади судна и доехал. И стали опять бурлаки рассказывать Бармынка-королю: «Вот причудие- то, так причудие: там одиннадцать братьев от одного отца-матери и лицом одинаковы, и ростом одинаковы, и платьем одинаковы». А же­на говорит: «Ну, Бармынка-король, плохо тебе, собери войско и иди на них, а то убьют, говорит, тебя».

И собрал король себе войску, и пошел войной, а кутенок вышел из- под стола, макнул хвост и всем помазал - и королю, и всем бурлакам. Пришел домой и рассказывает о той войне. «Что будем делать?». А кутенок и говорит: «Мы принем и остановим все войско. Не будем шапки поднимать - а не дадут ни одного выстрела. И берите сначала короля себе на руки». Вот вперед едет король с повозкой в экипаже, и за ним сила едет шестьсотружейная. И не доходя версты, остановились. За этим за всем следил кутенок. «Ну, говорит, выходите встре­чать гостей. Берите всякую музыку: кто скрипку, кто балалайку, а я впереди буду итти плясать» W увидал король, подошел заинтересо­вался. А они позвали его к себе. Вошли в избу, приготовили разные кушаньи и пойлы, и истопили баню, вымыли и в молочном озере, со­рвали яблоки золотые в тарелок и спрашивают их: «Вы ездили по разным городам, расскажите, может быть знаете какие-нибудь причу- дия». Они говорят: «Не знаем», а мать лежит на печке. И спрашивают у матери причудие. А она и говори: «Какие я сказки расскажу? Вот вы­шла я замуж и 12 сыновей родила, а старая жена обратила их кукушкой - я сама про себя сказку расскажу, а то сказку не знаю». И все рассказала. «Теперь живем, Слава Богу». А Бармынка король слушает. Кончила ко­ролева этот рассказ, а король и говорит: «Разве вы будете мне супруга?» - «Да, наверно. Вот 11 сыновей, а двенадцатый кутенок. Это он все сде­лал». И взял он сыновей к себе и жену. А старую жену привязали к же­ребцу и пустили в поле и ее разорвало на части.

Сказка эта была опубликована известным в 30-е годы прошлого столетия этнографом Михаилом Тимофеевичем Маркеловым в этнографических материалах «Саратовская мордва».

Примечательно, что само имя Салтан также заимствовано Александром Сергеевичем, судя по всему, у мордвы. Так князем Ф. С. Голицыным, интересовавшимся верованиями мордвы, в очерке «Мордва в Хвалынском уезде» описана моляна под названием «Салтан-Кереметь». Салтан — бог-держатель Земли.  Согласно верованиям мокшан, верховный, безначальный творец мира Шкай себе в помощники создал Шайтана, но Шайтан вооружился против своего создателя и за то был свергнуть им из верховного жилища, находящегося над небесами. Тогда Шкай создал вместо него новое божество – Салтана, который называется также Солтан-Керямят, и еще Мастыр-Кирди, то есть миродержатель, управляющий миром  вещественным, а не духовным, землей, а не небом.

По свидетельству Павла Ивановича Мельникова-Печерского: «Племя мокшан, численностью немного уступающее эрдзядам, обитает в северной части Тамбовской губернии, в западной половине Пензенской, в двух селениях Нижегородской, а также в Симбирской и Саратовской губерниях, смешанно с эрдзядами. Полагают, что племя мокшан в VIII или IX столетии было известно арабским писателям под именем "буртасов". Эти писатели говорят, что на правом берегу Волги северными соседями прикаспийских хозаров, в двадцати днях езды от столицы их Итиля (около Астрахани), жили буртасы, земля которых простиралась в длину на северо-запад также на двадцать дней езды и граничила с владениями болгарскими. По этому расчислению оказывается, что земля буртасов начиналась приблизительно от нынешних границ Саратовской губернии с Астраханскою и достигала к северу до нынешнего Симбирска, а на запад дочти до Оки. Так как теперь в этих местах живут мордва-мокшане, то ориенталисты наши и признают в них потомков буртасов, тем более, что восточные писатели, упоминая о племени эрзя и даже о небольшом племени каратаев, совершенно умалчивают о многочисленном племени мордвы-мокшан. Мокшане разделяются на две группы: одни называются высокими мокшанами, другие простыми, и различаются между собой в языке. Наконец, четвертое мордовское племя каратаи, весьма незначительное по числу, обитает в Тетюшском уезде Казанской губернии, против Камского устья».

Последние мои сомнения в том, что солнце русской поэзии был достаточно осведомлён о мордовском народе и его верованиях, развенчала случайно обнаруженная запись в дорожной книжке поэта 1833 года, гласившая совершенно непонятное для несведущих: «Оцюш кайбас, бог. Панин, дом Пустынникова. Смышляевка». Записи эти впервые были опубликованы в 1929 году. Во многих собраниях сочинений А.С.Пушкина они печатаются в составе приложений к «Истории Пугачёва». В первоначальном варианте рукописи, в начале второй главы, герой романа, совершавший, как и Пушкин 1833 году, путь из Симбирска в Оренбург, рассказывает: « Я ехал по степям Заволжским. Вокруг меня простирались печальные пустыни, пересеченные холмами и оврагами. Всё покрыто было снегом. Я видел один бедные мордовские и чувашские деревушки, Я приближался к месту моего назначения».

По свидетельству великого русского историка Василия Осиповича Ключевского, детство и юность которого прошли в Пензе – древнемордовском городище,  мордва-мокша именует своего верховного бога: Шкай, Вярде Шкай (вярде «верх, верхний»), Оцю Шкай, Оцю Шкай-бас. Последний теоним состоит из трех слов: оцю-шкай+бас/паз, и означает «верховный бог времени».

Этот говор присущ также и мокше села Урюм бывшего Тетюшского уезда Казанской губернии, ныне Тетюшского района Татарской АССР.  Известным эрзянским ученым, языковедом, фольклористом и этнографом М. Е. Евсевьевым (1864-1931) этот говор описан в работе «Мордва Татреспублики», опубликованной в 1925 году. Записанное М.Е.Евсевьевым в Урюме выражение «оцю шкай пас» почти полностью совпадает со словами в записи Пушкина. Поэтом это выражение записано «на слух», отсюда и отличия.

Кстати, в 1833-ом году А.С.Пушкин проездом останавливался в Ардатове. Есть мнение, что в повести «Дубровский» описан поселок Арбатово, прототипом которого и стал эрзянский Ардатов.

Александр Сергеевич превосходно понимал, на чём зиждется русская культура. Выросший на руках няни-ижорки, неоднократно совершавший путешествие по волжским просторам Руси, тщательно изучавший историю восстания Емельяна Пугачёва и собиравший фольклорные материалы поволжского населения, великий поэт видел тесную, неразрывную взаимосвязь древнейшего чудско-мордовского этноса с развивающейся русской культурой и вносил свою великолепную лепту в становление русской литературной традиции.

 

Источники: 

Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 10 т. Л. 1979.

Азадовский М. Источники сказок Пушкина // Временник пушкинской комиссии. 1936.

Маркелов М.Т. Избранные труды. Саранск. 2009.